Проходит через дедовский дом (он откуплен, загублен, но этот кусок овсянской земли обращён в мемориальный музей) и тянется до самого Фокина ручья. Завершается путь у библиотеки, в Литературном сквере, летом полыхающем жёлтым сиянием стародуба, который Виктор Петрович называл врачующей, сердечной травой.

И тут же поведёт в горницу к «большому иконостасу» со старинной, родовой, много повидавшей иконой Христа. «Я с ней по всем енисейским берегам проехала, когда муж мой, родной дядя Витин, бакенщиком работал…» — в который раз объяснит хозяйка. А уж наперёд знаю, что она запоёт. А запоёт Анна Константиновна любимую её «Царицу Преблагую» — песню-молитву к Божией Матери, которой просит одинаково и её душа, и душа Витеньки, который уж там — далёко-далёко…

Тут же и заведёт она тоненьким-тоненьким голоском, вот-вот сорвётся со своей небесной выси:
Царице моя Преблагая, надежда моя, Богородице!
Приятелище сирых и странных предстательнице,
Скорбящих радосте, обидимых покровительнице...

— Да ты подпевай, помогай! — не прерывая молитвы, требует Анна Константиновна, а у самой уж слёзы на глазах.

— Зриши мою беду, зриши мою скорбь, — выпевает она,
утирая слёзы, да так выразительно, будто Матерь Божия уже спустилась по её зову с небес и перед нею стоит. — Помози ми, яко немощней, окорми мя, яко странну…

Поёт, а сердчишко её горлицей бьётся с недоуменным вопросом: «Что ж ты, Витенька, раньше-то меня ушёл. Мой черёд был…»
— Уж очень Виктор эту молитву любил, — вздохнёт, подуставши от песенных трудов, тетушка. — Веришь ли, по несколько раз просил повторить…

Пасха была в Овсянке, ещё одна на году, когда хоронили Анну Константиновну. Такая радость была разлита в воздухе, такое ликование. Так, видно, хорошо было её душе на Небесах. Оно и понятно. Всех там встретила Анна Константиновна: и мужа, и Витеньку, и матушку его, и всех тётушек его, и мальчика в белой рубашке, сыночка тётки Апрони, о котором плакала и плачет вся Россия, узнала всю его судьбу, куда на
самом деле запропал... А может, ликование, как на Пасху, было ещё и потому, что навстречу Анне, навстречу душе её многострадальной вышла Царица Преблагая, сама Матерь Божия, которую она так жалобно призывала, живя на земле.

Статистика свидетельствует: каждые две недели на планете умирает один язык. Но прежде него умирают песни, которые пел народ. «Тихо стало в Овсянке, – горевал Астафьев, – совсем не поют». А он-то помнил иную Овсянку, «скроенную и сложенную попесенно», где у каждого проулочка и у каждой семьи была своя коренная песня. Он эти семьи и пофамильно называл: Бобровы, Шахматовы, Фроловы… И почти каждую песню наизусть знал.

Посчитали как-то сотрудники овсянской библиотеки-музея В.П. Астафьева со своими помощниками, сколько песен упомянуто в «Последнем поклоне», и поразились.
Само слово «песня» встречается 105 раз, 24 песни даны с названием. Добавьте сюда россыпь местных пословиц, приговорок, присказок (их насчитали 179). Вот они
– астафьевские родники, что всю жизнь поили великого русского писателя! Вот она, народная симфония!

Зачинательница только что изданного фольклорного сборника «У астафьевских родников» Антонина Фёдоровна Пантелеева помнит первую экспедицию 1983 года, помнит, как писатель, приметив её студентиков, пригласил их в свой домик. «Чем
могу похвастаться, так это половиками», – весело сказал он, принимая их. 73 исполнителя из Овсянки и Усть-Маны в возрасте от семи до девяноста лет участвовали в создании этой книги. Доброй музой сборника стала любимая тётушка
писателя Анна Константиновна Потылицына. Благодаря ей удалось восстановить все песни, упомянутые в «Последнем поклоне». Она их напевала собирателям и в одиночку, и вместе с подружкою своею Анной Павловной Юшковой, да и остальная астафьевская родня, знакомая нам по «Последнему поклону», в стороне не оставалась.

С любовью описалтётушек писателя – певуний, или, как называл их Астафьев, песельниц, поэт Александр Романов:

Книгу «родниковую» гостям раздали, и, листая её, некоторые тут же сделали открытия.
– Да вот же бабушка моя! – с радостью воскликнул доктор исторических наук Владимир Григорьевич Дацышен, указывая в списке песенниц на имя Натальи Григорьевны Сазоновой. – Любопытно, что одна из песен, напетых ею, «Умер, бедняга, в больнице военной» – вариация на стихи великого князя и поэта Константина Константиновича Романова...

Виктор Петрович с его музыкальностью и исключительной памятью весь этот фольклор носил в себе. Как-то, гуляя по Овсянке, зашёл он в библиотеку, а там идёт разговор о любви. И чтобы все поняли, что это за чудо такое, он всем спел местную частушку, да такую нежную:

Милая, красивая, свеча неугасимая.
Горела – да растаяла, любила – да оставила...

Из всех песен, от обрядовых до каторжных, более всего почитали в Овсянке любовные. Увы, говорить об этом приходится в прошедшем времени: молчит, не поёт сейчас родина Астафьева.
И на обложке фольклорного сборника – спит Овсянка под снегом… По пальцам уже можно песельниц пересчитать.
Странный мы народ: на бетон, гудрон, на немые изваяния, на мраморные, гранитные плиты есть деньги... А на сборник, в котором жива ещё песенная душа народа, денег нет. Спасибо, что хотя бы 500 экземпляров удалось библиотекарям издать ко дню рождения писателя.
Так и ушли бы все с этой грустинкой, но тут вышел знаменитый фольклорный ансамбль «Марьюшка» во главе с его создательницей Еленой Вопиловой. И песенная Овсянка воскресла! Пели «Марьюшки» посибирски, по-овсянски: во весь голос, резко, вольно, не напоказ. Удалось им записать на лазерный диск от местных песельниц 27 песен. Овсянские старожильческие песни долгие, много не войдёт.Тираж ввиду безденежья составил лишь сотню экземпляров. Раритет! Только для высоких гостей. Но зато как диск-то называется: «Проснулась деревня!» Может, и вправду проснётся?